И день и ночь старуха ворчит, как у неи язык не заболит? А все на падчерицу: и не умна
и не статна! Пойдет и придет, станет и сядет — все не так, невпопад. C утра до вечера как заведенные гусли. Надоела мужу, надоела всем, хоть со двора бежи! Запряг старик лошадь, затеял в город просо везть, а старуха кричит:
— Бери и падчерицу, вези хоть в темный лес, хоть на путь на дорогу, только c моей шеи долой.
Старик повез. Дорога дальняя, трудная, все бор да болото, где кинуть девку? Видит: стоит избушка на курьих ножках, пирогом подперта, блином накрыта, стоит’—перевертывается. «В избушке,—подумал,— лучше оставить дочь», ссадил ее, дал проса на кашу, ударил по лошади и укатил из виду.
Осталась девка одна; натолкла проса, наварила каши много, а есть некому. Пришла ночь длинная, жуткая; спать — бока пролежишь, глядеть — глаза проглядишь, слова молвить не c кем, и скучно и страшно! Стала она на порог, отворила дверь в лес и зовет:
— Кто в лесе, кто в темном — приди ко мне гостевать!
Леший откликнулся, скинулся молодцом, новгородским купцом, прибежал и подарочек принес. Нынче придет покалякает, завтра придет — гостинец принесет; увадился, наносил столько, что девать некуда!
A старуха-говоруха и скучила без падчерицы, в избе у ней стало тихо, на животе тошно, язык пересох.
— Ступай, муж:, за падчерицей, со дна моря ее достань, из огня выхвати! Я стара, я хила, за мной походить некому.
Послушался муж:; приехала падчерица, да как раскрыла сундук, да развесила добро на веревочке от избы до ворот,— старуха было разинула рот, хотела по-своему встретить, а как увидела — губки сложила, под святые гостью посадила и стала величать ее да приговаривать:
— Чего изволишь, моя сударыня?