За тридевять земель, в тридесятом государстве жили-были царь и царица; детей у них не было. Поехал как-то царь по чужим землям, по дальним странам, долго дома не бывал; а в это время царица родила сына, Ивана-царевича, а царь про то и не ведает.

Вот стал царь подъезжать к своей земле, а день был жаркий-прежаркий! И напала на него жажда великая; все бы отдал, только бы воды испить! Осмотрелся царь кругом и видит невдалеке большое озеро; подъехал к озеру, слез с коня, прилег на землю и прильнул к студеной воде. Тут царь морской и ухватил его за бороду.

— Пусти! — просит царь.

— Не пущу, не смей пить без моего ведома!

— Какой хочешь возьми откуп — только отпусти! — взмолился царь.

— Давай то, чего дома не знаешь.

Задумался царь… Чего он дома не знает?

Да ведь все знает, все ему ведомо, — и согласился. Встал с земли, сел на коня и поехал восвояси.

Приезжает царь домой, а царица встречает его с царевичем, радостная. Как узнал царь

про свое чадо, так и залился горькими слезами. Рассказал царице, что с ним сталось, поплакали вместе, да ведь слезами дела не поправишь.

Стали они жить по-старому; а царевич растет себе да растет, словно тесто на опаре — не по дням, а по часам, — и вырос большой.

«Сколько ни держать при себе, — думает царь, — а отдавать все одно надобно!» Взял он Ивана-царевича за руку, привел к озеру.

— Поищи, — говорит, — здесь мой перстень; я ненароком вчера обронил.

Оставил царь царевича одного, а сам вернулся домой.

Стал царевич искать перстень, вдруг навстречу ему старушка.

— Куда идешь, Иван-царевич?

— Отвяжись, старая! И без тебя досадно.

— Ну, оставайся с Богом! — И пошла старушка в сторону.

…А Иван-царевич задумался: «За что обругал я старуху? Ворочу-ка ее: старые люди хитры и догадливы! Авось что доброе скажет». И стал ворочать старушку:

— Воротись, бабушка, да прости мое слово глупое! — говорит Иван-царевич. — С досады я вымолвил: заставил меня отец перс-

тень искать, вот хожу-высматриваю, а перстня нет как нет!

— Не за перстнем ты здесь: отдал тебя отец морскому царю; заберет тебя царь морской в подводное царство.

Горько заплакал Иван-царевич.

— Не тужи, Иван-царевич! — говорит старушка. — Только слушайся меня. Спряч^я вон за тот куст смородины и притаись тихохонько. Прилетят сюда двенадцать голубиц — всё красных девиц, а вслед за ними и тринадцатая. Станут они в озере купаться; а ты тем временем спрячь сорочку последней и до тех пор не отдавай, пока не подарит она тебе своего колечка. Если не сумеешь этого сделать, погибнешь: у морского царя кругом дворца стоит частокол высокий, на каждом колу — по голове; лишь один порожний, смотри, не попади на него!

Поблагодарил Иван-царевич старушку, спрятался за смородиновый куст и стал ждать.

Вот прилетают двенадцать голубиц; ударились о сыру землю и обернулись красными девицами. Сбросили платья и пустились в озеро: играют, плещутся, смеются да песни поют.

Вслед за ними прилетела и тринадцатая голубица; обернулась красной девицей, сбро-

сила с белого тела сорочку и пошла купаться. И была она всех пригожее, всех красивее!

Долго не мог Иван-царевич отвести очей своих да припомнил, что говорила ему старуха, — подкрался тихонько и унес сорочку.

Вышли из воды красные девицы, хватилась тринадцатая — нет сорочки. Бросились все искать; искали, искали — не видать нигде.

— Улетайте домой, милые сестрицы; я сама виновата, сама и отвечать буду.

Сестрицы ударились о сыру землю, сделались голубицами, взмахнули крыльями и полетели прочь. Осталась одна девица, осмотрелась кругом и промолвила:

— Кто бы ты ни был таков, у кого моя сорочка, выходи: коли старый человек — будешь мне родной батюшка, коли средних лет — будешь братец любимый, коли ровня мне — будешь милый друг!

Показался тут Иван-царевич. Подала она ему золотое колечко и говорит:

— Ах, Иван-царевич! Что так долго не приходил? Морской царь на тебя гневается. Вот дорога, что ведет в подводное царство, ступай по ней смело! Там и меня найдешь; ведь я дочь морского царя, Василиса Премудрая.

Обернулась Василиса Премудрая голубкой и улетела.

А Иван-царевич отправился в подводное царство. Видит он — и там свет такой же, как у нас; и там поля, и луга, и рощи зеленые, и солнышко греет.

Как пришел он к морскому царю, закричал на него морской царь:

— Что так долго не бывал? За вину твою вот тебе служба: есть у меня пустошь на тридцать верст и в длину и поперек — рвы, буераки да каменья острые! Чтоб к завтрему было там как ладонь гладко, и была бы рожь посеяна, и выросла б к раннему утру так высока, чтобы в ней галка могла схорониться. Ну а если не сделаешь — голова твоя с плеч долой!

Идет Иван-царевич от морского царя, слезами обливается. Увидала его в окно из своего терема высокого Василиса Премудрая и спрашивает:

— Здравствуй, Иван-царевич! Что слезами обливаешься?

— Как же мне не плакать? — отвечает царевич. — Заставил меня царь морской за одну ночь сровнять рвы, буераки и каменья острые и засеять рожью, чтоб к утру она выросла и могла в ней галка спрятаться.

— Это не беда, беда впереди будет. Ложись лучше спать, утро вечера мудренее!

Лег спать Иван-царевич, а Василиса Премудрая вышла на крылечко и крикнула громким голосом:

— Гей вы, слуги мои верные! Ровняйте-ка рвы глубокие, сносите каменья острые, засевайте рожью колосистою, чтоб к утру поспела.

Проснулся на заре Иван-царевич, глянул — всё готово: нет ни рвов, ни буераков, стоит поле как ладонь гладкое, и красуется на нем рожь — столь высока, что галка схоронится.

Пошел он к морскому царю с докладом.

— Спасибо тебе, — говорит морской царь, — что сумел службу сослужить. Вот тебе другая работа: есть у меня триста скирдов, в каждом скирду по триста копен — все пшеница белоярая; обмолоти мне к завтрему всю пшеницу чисто-начисто, до единого зернышка, но скирдов не ломай и снопов не разбивай. Если не сделаешь — голова твоя с плеч долой!

— Слушаю, ваше величество! — сказал Иван-царевич.

Опять идет он по двору да слезами обливается.

— О чем горько плачешь? — спрашивает его Василиса Премудрая.

— Как же мне не плакать? Приказал мне царь морской за одну ночь все скирды обмо-

лотить, зерна не обронить, а скирдов не ломать и снопов не разбивать.

— Это не беда, беда впереди будет! Ложись-ка лучше спать — утро вечера мудренее.

Царевич лег спать, а Василиса Премудрая вышла на крылечко и закричала громким голосом:

— Гей вы, муравьи ползучие! Сколько вас на белом свете ни есть — все ползите сюда и повыберите зерно из батюшкиных скирдов чисто-начисто.

Поутру зовет морской царь Ивана-царе-вича:

— Сослужил ли службу?

— Сослужил, ваше величество!

— Пойдем посмотрим.

Пришли на гумно — все скирды стоят нетронуты, пришли в житницы — все закрома полнехоньки зерном.

— Ну, спасибо тебе! — сказал морской царь. — Сделай-ка мне еще церковь из чистого воску, чтобы к рассвету была готова; это будет твоя последняя служба.

Идет Иван-царевич по двору и опять слезами умывается.

— О чем горько плачешь? — спрашивает его из высокого терема Василиса Премудрая.

— Как же мне не плакать? Приказал морской царь за одну ночь сделать церковь из чистого воску.

— Ну, это еще не беда, беда впереди будет. Ложись-ка спать — утро вечера мудренее.

Царевич лег спать, а Василиса Премудрая вышла на крылечко и закричала громким голосом:

— Гей вы, пчелы работящие! Сколько вас на белом свете ни есть, все летите сюда и слепите из чистого воску церковь Божию, чтоб к утру была готова.

Встал поутру Иван-царевич, глянул — стоит церковь из чистого воску, и пошел к морскому царю с докладом.

— Спасибо тебе, Иван-царевич! Каких слуг у меня ни было, никто не сумел так угодить, как ты. Будь же за то моим наследником, выбирай себе любую из тринадцати дочерей моих в жены.

Иван-царевич выбрал Василису Премудрую. Их тотчас обвенчали и на радостях пировали целых три дня.

Много ли мало ли прошло времени, стосковался Иван-царевич по своим родителям, захотелось ему на святую Русь.

— Что так грустен, Иван-царевич? — спрашивает его Василиса Премудрая.

— Взгрустнулось мне по отцу, по матери, захотелось на святую Русь.

— Вот это беда пришла! Если уйдем мы, морской царь разгневается, будет за нами погоня великая, и предаст он нас смерти. Тут без хитрости не обойтись.

Плюнула Василиса Премудрая в трех углах, заперла двери в своем тереме и побежала с Иваном-царевичем на святую Русь.

На другой день ранехонько приходят посланные от морского царя — молодых подымать, во дворец к царю звать. Стучатся те в двери:

— Проснитеся, пробудитеся! Вас батюшка зовет.

— Еще рано, мы не выспались: приходите после! — отвечает одна слюнка.

Ушли посланные, обождали час-другой и опять стучатся:

— Хватит спать, пора вставать!

— Погодите немного: встанем, оденемся! — отвечает вторая слюнка.

В третий раз приходят посланные:

— Царь морской гневается, зачем так долго они прохлаждаются.

— Сейчас будем! — отвечает третья слюнка.

Подождали-подождали посланные и давай

опять стучаться: нет отклика, нет отзыва! Выломали двери, а в тереме пусто.

Доложили царю, что молодые убежали; озлобился он и послал за ними погоню великую.

А Василиса Премудрая с Иваном-цареви-чем уже далеко! Скачут на резвых конях без остановки, без роздыху.

— Ну-ка, Иван-царевич, припади к сырой земле да послушай, нет ли погони от морского царя?

Иван-царевич соскочил с коня, припал ухом к сырой земле и говорит:

— Слышу я людскую речь и конский топот!

— Это за нами погоня! — сказала Василиса Премудрая и тотчас обратила коней зеленым лугом, Ивана-царевича — старым пастухом, а сама сделалась овечкою.

Наезжает погоня:

— Эй, старичок! Не видал ли ты — не проскакал ли здесь добрый молодец с красной девицей?

— Нет, люди добрые, не видал, — отвечает Иван-царевич, — сорок лет, как пасу на этом месте, — ни одна птица мимо не проле-тывала, ни один зверь мимо не прорыскивал!

Воротилась погоня назад:

— Ваше царское величество! Никого в пути не встретили, видали только: пастух овечку пасет.

— Что ж не схватили? Ведь это они были! — закричал морской царь и послал новую погоню.

А Иван-царевич с Василисою Премудрою опять скачут на резвых конях.

— Ну-ка, Иван-царевич, припади к сырой земле да послушай, нет ли погони от морского царя?

Иван-царевич слез с коня, припал ухФм к сырой земле и говорит:

— Слышу я людскую речь и конский топот.

— Это за нами погоня! — сказала Василиса Премудрая и сделалась сама церковью, Ивана-царевича обратила стареньким попом, а лошадей — деревьями.

Наезжает погоня:

— Эй, батюшка! Не видал ли ты, не проходил ли здесь пастух с овечкою?

— Нет, люди добрые, не видал; сорок лет тружусь в этой церкви — ни одна птица мимо не пролетывала, ни один зверь мимо не про-рыскивал.

Повернула погоня назад:

— Ваше царское величество! Нигде не нашли пастуха с овечкою; только в пути и видели, что церковь да попа-старика.

— Что же вы церковь не разломали, попа не схватили? Ведь это они и были! — закричал

морской царь, и сам поскакал за Иваном-царевичем и Василисой Премудрой.

А они уж далеко уехали. Вот опять говорит Василиса Премудрая:

— Иван-царевич! Припади к сырой земле — не слыхать ли погони?

Слез Иван-царевич с коня, припал ухом к сырой земле и говорит:

— Слышу я людскую речь и конский топот пуще прежнего.

— Это сам царь за нами скачет.

Оборотила Василиса Премудрая коней озером, Ивана-царевича — селезнем, а сама сделалась уткою.

Прискакал царь морской к озеру, тотчас догадался, кто таковы утка и селезень; ударился о сыру землю и обернулся орлом. Хочет орел убить их, да не тут-то было: что не разлетится сверху… вот-вот ударит селезня, а селезень в воду нырнет; вот-вот ударит утку, а утка в воду нырнет! Бился, бился, так ничего и не смог сделать. Поскакал царь морской в свое подводное царство, а Василиса Премудрая с Иваном-царевичем поехали на святую Русь.

Долго ли, коротко ли, приехали они в тридесятое царство.

— Подожди меня в этом лесочке, — говорит Иван-царевич Василисе Премудрой, — я пойду доложусь наперед отцу, матери.

— Забудешь ты меня, Иван-царевич!

— Нет, не забуду.

— Нет, Иван-царевич, позабудешь! Вспомни обо мне хоть тогда, как станут два голубка в окна биться!

Пришел Иван-царевич во дворец; увидали его родители, бросились ему на шею и стали его целовать-миловать; на радостях позабыл Иван-царевич про Василису Премудрую.

Живет он день и другой с отцом, с матерью, а на третий задумал свататься к какой-то королевне.

А Василиса Премудрая пошла в город и нанялась к просвирне* в работницы. Стали просвиры готовить; она взяла два кусочка теста, слепила пару голубков и посадила в печь.

— Угадай, хозяюшка, что будет из этих голубков?

— А что будет? Съедим их — вот и все!

— Нет, не угадала!
* Просвирня — женщина, от церкви приставленная печь просвиры — калачики.

Открыла Василиса Премудрая печь, отворила окно — и в ту ж минуту голуби встрепенулись, полетели прямо во дворец и начали биться в окна. Сколько прислуга царская ни старалась, ничем не могла отогнать их прочь.

Тут только Иван-царевич и вспомнил про Василису Премудрую, послал он гонцов во все концы расспрашивать да разыскивать и нашел ее у просвирни; взял за руки белые, целовал в уста сахарные, привел к отцу, к матери, и стали все вместе жить-поживать да добра наживать.