Расскажи друзьям об этом:


Скачать мультфильмы Россия, СССР бесплатно




Кощей бессмертный

Бывало-живало, в некотором государстве был-жил царь и царица; у них родился сын, Иван-царевич. Няньки его качают, никак укачать не могут; зовут отца: «Царь, великий государь! Поди, вам качай своего сына». Царь начал качать: «Спи, сынок! Спи, возлюбленный! Вырастешь большой, сосватаю за тебя Ненаглядную Красоту, трёх мамок Дочку, трёх бабок внучку, девяти братьев сестру». Царевич уснул и проспал трое суток: пробудился, пуще прежнего расплакался. Няньки качают, никак укачать не могут: зовут отца: «Царь, великий государь! Поди, качай своего сына». Царь качает, сам приговаривает: «Спи, сынок! Спи возлюбленный! Вырастешь большой, сосватаю за тебя Ненаглядную Красоту, трёх мамок дочку, трёх бабок внучку, девяти братьев сестру» . Царевич уснул и опять проспал трое суток; пробудился, ещё пуще расплакался. Няньки качают, никак укачать не могут: «Поди, великий государь, качай своего сына». Царь качает, сам приговаривает: «Спи, сынок! Спи, возлюбленный! Вырастешь большой, сосватаю за тебя Ненаглядную Красоту, трёх мамок дочку, трёх бабок внучку, девяти братьев сестру». Царевич уснул и опять проспал трое суток. Пробудился и говорит: «Давай, батюшка, своё благословение; я поеду жениться». — «Что ты, дитятко! Куда поедешь? Ты всего девятисуточный!» — «Даёшь благословение — поеду, и не дашь — поеду!»

— «Ну поезжай! Господь с тобой!»

Иван-царевич срядился и пошёл коня доставать; отошёл немало от дому и встретил старого человека: «Куда, молодец, пошёл? Волей аль неволей?» — «Я с тобой и говорить не хочу!» — отвечал царевич, отошёл немного и одумался: «Что же я старику ничего не оказал? Стары люди на ум наводят». Тотчас настиг старика: «Постой, дедушка! Про что ты меня спрашивал?» — «Спрашивал: куда идёшь, молодец, волей али неволей?» — «Иду я сколько волею, а вдвое неволею. Был я в малых летах, качал меня батюшка в зыбке, сулил за меня высватать Ненаглядную Красоту, трёх мамок дочку, трёх бабок внучку, девяти братьев сестру». — «Хорош молодец, учливо говоришь! Только пешему тебе не дойти — Ненаглядная Красота далеко живёт». — «Сколь далеко?» — «В золотом царстве, по конец свету белого, где солнышко всходит». — «Как же быть-то мне? Нет мне, молодцу, по плечу коня неезжалого, ни плёточки шелковой недержалой». — «Как — нет? У твоего батюшки есть тридцать лошадей — все как одна; поди домой, прикажи конюхам напоить их у синя моря: которая лошадь наперёд выдвинется, забредёт в воду по самую шею и как станет пить — на синем море начнут волны подыматься, из берега в берег колыхаться, ту и бери!» — «Спасибо на добром слове, Дедушка!»
Как старик научил, так царевич и сделал. Выбрал себе богатырского коня, ночь переночевал, поутру рано встал, растворил ворота и собирается ехать. Проговорил ему конь человеческим языком: «Иван-ца-ревич! Припади к земле; я тя трижды пихну». Раз пихнул и другой пихнул, а в третий не стал: «Ежели в третий пихнуть, нас с тобой земля не снесет!» Иван-царевич выхватил коня с цепей, оседлал, сел верхом

— только и видел царь своего сына!

Едет далёким-далеко, день коротается, к ночи подвигается; стоит двор — что город, изба — что терем. Приехал на двор — прямо ко крыльцу, привязал коня к медному кольцу, в сени да в избу, Богу помолился, ночевать попросился. «Ночуй, добрый молодец! — говорит ему старуха. — Куды тя Господь понёс?» — «Ах ты старая сука! Неучливо спрашиваешь. Прежде напои-ии корми, на постелю повали, в те поры и вестей спрашивай». Она его накормила-напоила, на постелю повалила и стала вестей выспрашивать. «Был я, бабушка, в малых летах, качал меня батюшка в зыбке, сулил за меня Ненаглядную Красу, трёх мамок дочку, трёх бабок внучку, девяти братьев сес-тру». — «Хорош молодец! Учливо говоришь. Я седьмой десяток доживаю, а про эту красоту слыхом не слыхала. Впереди по дороге живёт моя большая сестра, может, она знает; поезжай-ка завтра к ней, а теперь усни: утро вечера мудренее». Иван-царевич ночь переночевал, поутру встал раненько, умылся белень-ко, вывел коня, оседлал, в стремено ногу клал — только его и видела бабушка!

Едет он далёким-далеко, высоким-высоко, день коротается, к ночи продвигается; стоит двор — что город, изба — что терем. Приехал ко крыльцу, привязал коня к серебряному кольцу, в сени да в избу, Богу помолился, ночевать попросился. Говорит старуха: «Фу-фу! Доселева было русской коски видом не видать, слыхом не слыхать, а ноне русская коска сама на двор приехала. Откуль, Иван-царевич, взялся?»

— «Что ты, старая сука, расфукалась, неучливо спрашиваешь? Ты бы прежде накормила-напоила, на постелю повалила, тожно бы вестей спрашивала». Она его за стол посадила, накормила-напоила, на постелю повалила, села в головы и спрашивает: «Куды тя Бог понёс?» — «Был я, бабушка, в малых летах, качал меня батюшка в зыбке, сулил за меня Ненаглядную Красоту, трёх мамок дочку, трёх бабок внучку, девяти братьев сестру».— «Хорош молодец! Учливо говоришь. Я восьмой десяток доживаю, а про эту красоту еще не слыхивала. Впереди по дороге живёт моя большая сестра, может, она знает; есть у ней на то ответчики: первые ответчики — зверь лесной, другие ответчики — птица воздушная, третьи ответчики — рыба и гад водяной; что ни есть на белом свете

— всё ей покоряется. Поезжай-ка завтра к ней; а теперь усни; утро вечера мудренее!» Иван-царевич ночь переночевал, встал раненько, умылся беленько, сел на коня — и был таков!

Едет далёким-далеко, высоким-высоко, день коротается, к ночи подвигается; стоит двор — что город, изба — что терем. Приехал ко крыльцу, прицепил коня к золотому кольцу, в сени да в избу, Богу помолился, ночевать попросился. Закричала на него старуха: «Ах ты такой-сякой! Железного кольца недостоин, а к золотому коня привязал». — «Хорошо, бабушка, не бранись; коня можно отвязать, за иное кольцо привязать». — «Что, добрый молодец, задала тебе старуха! А ты не страшись да на лавочку садись, а я стану спрашивать: из каких ты родов, из каких городов?» — «Эх, бабушка, ты бы прежде накормила-напоила, а те поры вестей поспрошала; ви-
дишь: человек с дороги, весь день не ел!» И тот час старуха стол поставила, принесла хлеба-соли, налила водки стакан и принялась угощать Ивана-цареви-ча. Он наелся-напился, на постелю повалился; старуха не спрашивает, он сам ей рассказывает: «Был я в малых летах, качал меня батюшка в зыбке, сулил за меня Ненаглядную Красоту, трёх мамок дочку, трёх бабок внучку, девяти братьев сестру. Сделай милость, бабушка, скажи: где живёт Ненаглядная Красота и как до неё дойти?» — «Я и сама, царевич, не ведаю: вот уж девятый десяток доживаю, а про эту красоту ещё не слыхивала. Ну да усни с Богом; заутро соберу моих ответчиков, — может, из них кто знает*.

На другой день встала старуха раненько, умылась беленько, вышла с Иваном-царевичем на крылечко и скричала богатырским голосом, сосвистала молодецким посвистом. Крикнула по морю: «Рыбы и гад водяной! Идите сюда». Тотчас сине море всколыха-лося, собирается рыба и большая и малая, собирается всякий гад, к берегу идёт — воду укрывает. Спрашивает старуха: «Где живёт Ненаглядная Красота, трёх мамок дочка, трёх бабок внучка, девяти братьев сестра?» Отвечают все рыбы и гады в один голос: «Видом не видали, слыхом не слыхали!» Крикнула старуха по земле: «Собирайся, зверь лесной!» Зверь бежит, землю укрывает, в один голос отвечает: «Видом не видали, слыхом не слыхали». Крикнула старуха по поднебесью: «Собирайся, птица воздушная!» Цти-ца летит, денной свет укрывает, в один голос отвечает: «Видом невидали, слыхом не слыхали!» — «Больше некого спрашивать!» — говорит старуха, взяла Ивана-царевича за руку и повела в избу; только вошла туда, налетела моголь-птица, пала на землю — в окнах свету не стало. «Ах ты, птица моголь! Где была, где летала, отчего запоздала?» — «Ненаглядную Красоту к обедне сряжала». — «Того мне и надоть! Сослужи мне службу верою-правдою: снеси туда Ива-на-царевича». — «Рада бы сослужить, много пропитанья надоть!» — «Сколь много?» — «Три сороковки говядины да чан воды ».

Иван-царевич налил чан воды, накупил быков, набил и наклал три сороковки говядины; уставил те бочки на птицу, побежал в кузницу и сковал себе копьё длинное железное. Воротился и стал со старухой прощаться, «Прощай, говорит, бабушка! Корми моего доброго коня сыто — я тебе за все заплачу». Сел на моголь-птицу — в ту же минуту она поднялась и полетела. Летит, а сама бесперечь оглядывается; как оглянется, Иван-царевич тотчас подаст ей на копье кус говядины. Вот летела, летела немало времени, царевич две бочки скормил, за третью принялся и говорит: «Эй, птица моголь! Пади на сыру землю, мало пропитанья стало». — «Что ты, Иван-царевич! Здесь леса дремучие, грязи вязучие — нам с тобой по конец века не выбраться». Иван-царевич всю говядину скормил и бочки спихал, а моголь-птица летит

— оборачивается. «Что делать?» — думает царевич, вырезал из своих ног икры и дал птице; она проглотила, вылетела на луга зелёные, травы шелковые, светы лазоревые и пала наземь. Иван-царевич встал, идёт по лугу разминается, на обе ноги прихрамывает. «Что ты, царевич, али хромаешь?» — «Хромаю, моголь-птица! Давеча из ног своих икры вырезал да тебе скормил». Моголь-птица выхаркнула икры, приложила к ногам Ивана-царевича, дунула-плюнула, икры приросли — и пошёл царевич и крепко и бодро.

Пришёл в большой город и пристал отдохнуть к бабушке-задворенке. Говорит ему бабушка-задворен-ка: «Спи, Иван-царевич! Заутро, как ударят в колокол, я тебя разбужу». Лёг царевич и тотчас уснул:
день спит, ночь спит… Зазвонили к заутрене, прибежала бабушка-задворенка, стала его будить, что ни попадет в руки — тем и бьёт; нет не могла сбудить. Отошла заутреня, зазвонили к обедне. Ненаглядная Красота в церковь поехала; прибежала бабушка-зад-воренка, принялась опять за царевича, бьёт его чем ни попадя, насилу насилу разбудила. Вскочил Иван-царевич скорехонько, умылся белёхонько, снарядился и пошёл к обедне. Пришёл в церковь, образам помолился, на все стороны поклонился, Ненаглядной Красоте на особицу; стоят они рядом да Богу молятся. На отходе обедни она первая под крест, он второй за ней.

Вышел на рундук, глянул на сине море: идут корабли; наехало шесть богатырей свататься. Увидали богатыри Ивана-царевича и ну насмехаться: «Ах ты деревенская зобенка! По тебе ль такая красавица? Не стоишь ты её мизинного пальчика!» Раз говорят и в другой говорят, а в третий сказали — ему обидно стало; рукой махнул — улица, другой махнул чисто, гладко кругом! Сам ушёл к бабушке-задворенке. «Что, Иван-царевич, видел Ненаглядную Красоту?»

— «Видел, повек не забуду». — «Ну ложись спать; завтра она опять к обедне пойдёт; как ударит колокол, я тебя разбужу». Лёг царевич; День спит, ночь спит… Зазвонили к заутрене, прибежала бабушка-задворенка, стала будить царевича, что ни попадет под руки — тем и бьёт его; нет, не могла разбудить. Зазвонили к обедне, она опять его бьёт и будит. Вскочил Иван-царевич скорёхонько, умылся белёхонько, снарядился — ив церковь. Пришёл, образам помолился, на все четыре стороны поклонился, Ненаглядной Красоте на особицу; она на него глянула — покраснела. Стоят они рядышком да Богу молятся; на исходе обедни она первая под крест, он второй за ней.
Вышел царевич на рундук, поглядел на сине море

— плывут корабли, наехало двенадцать богатырей; стали те богатыри Ненаглядную Красоту сватать, Ивана-царевича на смех подымать: «Ах ты деревенская зобенка! По тебе ль такая красавица? Не стоишь ты её мизинного пальчика!» От тех речей ему обидно показалося; махнул рукой — стала улица, махнул другой — чисто и гладко кругом! Сам к бабушке-зад-воренке ушёл, «Видел ли Ненаглядную Красоту?» — спрашивает бабушка-задворенка, «Видел, повек не забуду». — «Ну, спи; заутро я тебя опять разбужу». Иван-царевич день спит и ночь спит; ударили в колокол к заутрене, прибежала бабушка-задворенка будить его; чем ни попадя бьёт его, не жалеючи, а разбудить никак не может. Ударили в колокол к обедне, она всё с царевичем возится. Насилу добудилась его! Иван-царевич вскочил скорёхонько, умылся белёхонько, снарядился — ив церковь. Пришёл, образам помолился, на все четыре стороны поклонился, Ненаглядной Красоте на особицу; она с ним поздоровалась, поставила его по правую руку, а сама стала по левую. Стоят они да Богу молятся; на исходе обедни он первый под крест, она вторая за ним.

Вышел царевич на рундук, поглядел на сине море

— плывут корабли, наехало двадцать четыре богатыря Ненаглядную Красоту сватать, Увидали богатыри Ивана-царевича и ну над ним насмехаться: «Ах ты деревенская зобенка! По тебе ль такая красавица? Ты не стоишь её мизинного пальчика!» Стали к нему со всех сторон подступать да невесту отбивать; Иван-царевич не стерпел: махнул рукой — улица, махнул Другой — гладко и чисто кругом, всех до единого перебил. Ненаглядная Красота взяла его за руку, повела в свои терема, сажала за столы дубовые, за ска-
терти браные, угошала его, потчевала, своим женихом называла.

Вскоре потом собрались они в путь-дорогу и поехали в государство Ивана-царевича. Ехали, ехали и остановились в чистом поле отдыхать. Ненаглядная Красота спать легла, а Иван-царевич её сон сторожит. Вот она выспалась, пробудилась; говорит ей царевич: «Ненаглядная Красота! Похрани моего тела белого, я спать лягу». — «А долго ль спать будешь?» — «Девятеро суток, с боку на бок не поворочусь; станешь будить меня — не разбудишь, а время придёт — сам проснусь». — «Долго, Иван-царевич! Мне скучно будет». — «Скучно не скучно, а делать нечего!» Лёг спать и проспал как раз девять суток. В это время приехал Кощей Бессмертный и увез Ненаглядную Красоту в своё государство.

Пробудился от сна Иван-царевич, смотрит — нету Ненаглядной Красоты; заплакал и пошёл ни путём, ни дорогою. Долго ли, коротко ли — приходит в государство Кощея Бессмертного и просится на постой к одной старухе. «Что, Иван-царевич, печален ходишь?» — «Так и так, бабушка! Был со всем, стал ни с чем». — «Худо твоё дело, Иван-царевич! Тебе Кощея не потребить». — «Я хоть посмотрю на мою невесту!» — «Ну ложись — спи до утра; завтра Кощей на войну уедет». Лёг Иьан-царевич, а сон и на ум нейдет; поутру Кощей со двора, а царевич во двор — стал у ворот и стучится. Ненаглядная Красота отворила, глянула и заплакала; пришли они в горницу, сели за стол и начали разговаривать. Научает её Иван-царевич: «Спроси у Кощея Бессмертного, где его смерть».

— «Хорошо, спрошу». Только успел он со двора уйти, а Кощей во двор. «А! — говорит. — Русской коской пахнет; знать, у тебя Иван-царевич был». — «Что ты,
Кощей Бессмертный! Где мне Ивана-царевича видать? Остался он в лесах дремучих, в грязях вязучих, по сих пор звери съели!» Стали они ужинать; за ужином Ненаглядная Красота спрашивает: «Скажи мне, Кощей Бессмертный: где твоя смерть?» — «На что тебе, глупая баба? Моя смерть в венике завязана».

Рано утром уезжает Кощей на войну. Иван-царевич пришёл к Ненаглядной Красоте, взял тот веник и чистым золотом ярко вызолотил. Только успел царевич уйти, а Кощей во двор. «А! — говорит. — Русской коской пахнет; знать, у тебя Иван-царевич был».

— «Что ты, Кощей Бессмертный! Сам по Руси летал, русского духу нахватался — от, тебя русским духом и пахнет. А мне где видать Ивана-царевича? Остался он в лесах дремучих, в грязях вязучих, по сих пор звери съели!» Прошло время ужинать; Ненаглядная Красота сама села на стул, а его посадила на лавку; он взглянул под порог — лежит веник позолоченный. «Это что?» — «Ах, Кощей Бессмертный! Сам видишь, как я тебя почитаю; коли ты мне дорог, так и смерть твоя дорога». — «Глупая баба! То я пошутил, — моя смерть вон в дубовом тыну заделана».

На другой день Кощей уехал, а Иван-царевич пришел, весь тын вызолотил. К вечеру ворочается домой Кощей Бессмертный. «А! — говорит. — Русской коской пахнет; знать у тебя Иван-царевич был». — «Что ты Кощей Бессмертный! Кажется, я тебе не раз говаривала: где мне видать Ивана-царевича? Остался он в лесах дремучих, в грязях вязучих, по сих пор звери растерзали». Пришло время ужинать; Ненаглядная Красота сама села на лавку, а его на стул посадила. Кощей взглянул в окно: стоит тын позолоченный, словно жар горит! «Это что?» — «Сам видишь, Кощей Бессмертный, как я тебя почитаю; коли ты мне
дорог, так и смерть твоя дорога». Полюбилась эта речь Кощею Бессмертному, говорит он Ненаглядной Красоте: «Ах ты глупая баба! То я пошутил; моя смерть в яйце, то яйцо в утке, та утка в кокоре, та кокора в море плавает». Как только уехал Кощей на войну, Ненаглядная Красота испекла Ивану-цареви-чу пирожков и рассказала, где искать смерть Кощееву.

Иван-царевич пошёл ни путём, ни дорогою, куда дальше идти, а пирожки давно вышли, — есть нечего. Вдруг летит ястреб; Иван-царевич прицелился: «Ну, ястреб! Я тебя застрелю да сырком съем». — «Не ешь меня, Иван-царевич! В нужное время я тебе пригожусь». Бежит медведь: «Ах, мишка косолапый! Я тебя убью да сырком съем». — «Не ешь, Иван-царевич! В нужное время я тебе пригожусь». Глядь — на берегу щука трепещется: «А, щука зубастая, попа-лася! Я тебя сырком съем». — «Не ешь, Иван-царевич! Лучше в море брось: в нужное время я тебе пригожусь». Стоит царевич и думает: когда-то наступит нужное время, а теперь голодать пришлось!

Вдруг сине море всколыхнулося, взволновалося, стало берег заливать; Иван-царевич бросился в гору. Что есть сил бежит, а вода за ним по пятам гонит; выбежал на самое высокое место и взлез на дерево. Немного спустя начала вода сбывать, море стихло, улеглось, а на берегу очутилась большая кокора. Прибежал медведь, поднял кокору да как хватит оземь

— кокора развалилася, вылетела оттуда утка и взви^ лась высоко-высоко! Вдруг откуда ни взялся — летит ястреб, поймал утку и вмиг разорвал её пополам. Выпало из утки яйцо да прямо в море; тут подхватила его щука, подплыла к берегу и отдала Ивану-ца-ревичу.
Царевич положил яйцо за пазуху и пошёл к Кощею Бессмертному. Приходит к нему во двор, и встречает его Ненаглядная Красота, в уста целует, к плечу припадает. Кощей Бессмертный сидит у окна да ругается: «А, Иван-царевич! Хочешь ты отнять у меня Ненаглядную Красоту, так тебе живому не быть». — «Ты сам у меня её отнял! — отвечает Иван-царевич, вынул из-за пазухи яйцо и кажет Кащею: — А это что?» У Кощея свет в глазах помутился, тотчас он присмирел-покорился. Иван-царевич переложил яйцо с руки на руку — Кощея Бессмертного из угла в угол бросило. Любо показалось это царевичу, давай чаще с руки на руку перекладывать; перекладывал, перекладывал и смял совсем — тут Кощей свалился и помер. Иван-царевич запряг лошадей в золотую карету, забрал целые мешки серебра и золота и поехал вместе с своею невестою к родному батюшке.

Долго ли, коротко ли — приезжает он к той самой старухе, что всякую тварь: рыбу, птицу и зверя — допрашивала, увидал своего коня. «Слава Богу,— говорит. — Воронко жив!» И щедро отсыпал старухе золота за его прокорм — хоть ещё девяносто лет живи, и то не прожить! Тотчас снарядил царевич легкого гонца и послал к царю с письмом, а в письме пишет. «Батюшка! Встречай сына; еду с невестою Ненаглядной Красотою». Отец получил письмо, прочитал и веры неймет. «Как тому быть! Ведь Иван-царевич уехал отсель девятисуточным». Вслед за гонцом и сам царевич приехал; царь увидал, что сын истинную правду писал, выбежал на крыльцо встречать и приказал в барабаны бить, музыку играть. «Батюшка! Благослови жениться». У царей ни пиво варить, ни вино курить — всего много; в тот же день весёлым пирком да за свадебку. Обвенчали Ивана-царе-
вича с Ненаглядной Красотою и выставили по всем улицам большие чаны с разными напитками; всякий приходи и пей, сколько душа запросит! И я тут был, мёд-вино пил, по усам текло, во рту не было.